О происхождении слова «понты» существуют различные версии. Всем говорящим по-русски более или менее понятны выражения типа «кидать понты» (пускать пыль в глаза) или «брать на понт» (блефовать). Все лексикографы более или менее согласны, что слово это пришло из уголовного жаргона (в первом словаре русских жаргонов Трахтенберга, составленном сто лет назад, слово «понт» разъясняется как «жертва шулера»). Непонятно, однако, откуда оно явилось в жаргон.

Поскольку жаргонизмы в ту пору рождались преимущественно в Одессе-маме, большинство исследователей держится мнения, что слово это сохранилось с седой средиземноморской античности. У древних греков Понтом называлось Черное море и прилегающая к нему область Малой Азии, а также покровительствующее им божество. «Отсюда выражение «понтоваться» можно истолковать как «быть моряком», а «брать на понт» – «испытывать в морском деле», – пишет анонимный автор из интернет-словаря «Лукоморье». А у древних римлян «понс» – это мост; отсюда жрец-понтифик, надзирающий за строительством и состоянием мостов, и понтифик в значении «папа римский»; а уж у римских-то пап во все времена понтов было предостаточно.

Еще одна версия гласит, что «понты» – это видоизмененные «панты» – молодые неокрепшие рога оленя, те самые, которые на алтайских курортах рекламируют как средство от всех болезней. Отсюда выражения типа «колотить понты», «понторез» и «развесистые понты». В пользу этой версии говорит также то обстоятельство, что «олень» на уголовном жаргоне означает «простак», «лох».

Сам я склоняюсь к версии, что «понт» – это специфический отечественный вариант немецкого «пункт», французского «пуант» и английского «пойнт». На всех этих языках слово это означает «точка» или «острие», и восходит оно все к той же латыни (punctum). Стоит вспомнить выражения: «у него на этот счет пунктик», или «этот анекдот кончается пуантом». Теперь они звучат несколько старомодно, потому что слово «понт» вошло во всеобщее употребление и ощущается как более актуальное.

В одесский воровской жаргон словцо это могло попасть через посредство идиша – еврейского диалекта немецкого языка. Точно таким же был путь, например, слова «фраер» и многих других жаргонизмов. А впоследствии укрепить позиции слова «понт» в разговорной речи могли и ложные этимологии, вроде античных понтов и понтификов или алтайских маральих пантов.

Самую оргинальную трактовку современного значения этого слова дает автор того же «Лукоморья»: «Понт – средство для получения доминантного положения среди небыдла». Из его же статьи можно узнать, что «понты к реальности имеют отношение только как средство зарабатывания на их продаже вполне заметных денег», что «взять на понт» в воровской среде нынче значит «напугать, морально подавить, анально оккупировать и делать после этого с лохом что угодно», а в более приличном обществе «понтом может любая вещь, приобретенная для последующей фаллометрии»1. А также что «понты бывают реальные и плюшевые».

Здесь же найдутся красноречивые примеры: «Примером кристаллически чистого понта может служить апплет iAmRich для небыдлотелефона iPhone, стоимостью 999,9 долларов, который ничего не делает и служит только для показания статуса. После жалобы одного из покупателей, который решил, что это – шутка, апплет сняли с продажи».

К теме этой мне хотелось обратиться давно, а дополнительным импульсом послужила недавняя дискуссия в газете «Известия»: излечит ли нынешний экономический кризис Москву от неумеренных понтов. То есть, разорятся ли бутики, «втюхивающие модные тряпки по цене в пять номиналов» и выйдут ли из моды брильянтовые ошейники для собачек. Впрочем, конкретные судьбы бутиков меня здесь мало интересуют, а вот что касается судьбы отечественных понтов – дискуссия не стоит выеденного Вексельбергом яйца Фаберже. Разумеется, кризис-2008 понтам помешает ничуть не больше, чем дефолт-1998.

Во-первых, понты как средство саморекламы существовали всегда. Или, по крайней мере, существуют дольше, чем род человеческий. Животным понты тоже свойственны. На этот счет есть хорошие примеры у знаменитого биолога Конрада Лоренца. Тем же оленям или лосям рога для защиты не нужны – от хищников они вполне успешно отбиваются копытами; единственное назначение рогов – для любовного соперничества: безрогий олень не имеет ни малейших шансов произвести потомство. При этом спариваются олени раз в год, а в обыденной жизни рога им только мешают.

Точно тем же целям служит блистательный хвост павлина и яркое оперенье селезня. Или вот пример еще более разительный: «Курица большого аргуса реагирует на длинные маховые перья петуха, украшенные великолепным узором, которые он при ухаживании разворачивает у нее перед глазами. Они так огромны, что петух едва может летать, и чем они больше, тем сильнее возбуждается курица. Число потомков, которых петух производит за определенное время, находится в прямой зависимости от длины этих перьев, даже если в других отношениях их чрезмерное развитие для него вредно. Например, если он будет съеден хищником гораздо раньше своего соперника с не столь нелепой гипертрофией органа ухаживания, он все равно оставит такое же или более многочисленное потомство. Это поддерживает тенденцию к выращиванию огромных перьев – абсолютно вопреки интересам сохранения вида». Вот это и называется «фаллометрия», она же «средство для получения доминантного положения среди небыдла».

Во-вторых, понятие «понты» имеет еще и национальную специфику. В самом деле, от французского «пуант» образовалось название балетных тапочек. От английского «пойнт» – название охотничьей собаки, делающей стойку, когда почует дичь. От немецкого «пункт» – такое понятие как пунктуальность. А у нас от того же корня – нечто бессмысленно-раскидистое, как хвост у павлина и рога у сохатого.

Хотя, если вдуматься, не такое уж бессмысленное. Понты – это часть нашей национальной идентичности. Об этом говорят русские пословицы: «на миру и смерть красна», «лишь бы прокукарекать, а там хоть не рассветай», «на печального и вошь лезет» и мн. др. Кристаллически чистые понты – это не только брильянтовые собачьи ошейники, это еще и длиннющие рукава шуб и кафтанов русских бояр, демонстрирующие, что им никогда не приходится работать руками. Тем же целям служил непомерно длинный ноготь мизинного пальца, который любил отращивать наш национальный поэт Пушкин. Иностранцы всегда дивились Петербургу – великолепному фасаду крестьянской империи; точно такие же парадные фасады нынешние наши власти затеяли строить в Сочи и Владивостоке, между тем как обширные внутренние области по-прежнему находятся в запустении. И почему, спрашивается, постораниваются и дают нам дорогу другие народы и государства? Не в последнюю очередь потому, что мы берем их на понт.

Название этих заметок, «тренды и понты», образовано по модели «реки и мосты». Вот точно в таком же соотношении находятся извечные наши амбиции и скоротечные экономические тенденции. В совершенно перпендикулярном.