Началось с того, что Сорокин взял рассказ Алексея Николаевича Толстого «День Петра» и переписал его своими словами, сохранив, впрочем, сюжетную канву - от похмельного пробуждения до вечернего душегубства; получился «День опричника». Впрочем, у Толстого героем был император, и обстановка была знакома по учебникам истории; у Сорокина же действие происходило году этак в 2030-м, и дивный новый мир пришлось выдумывать заново. В итоге, он так полюбился писателю, что он сочинил про него еще и цикл из пятнадцати рассказов.

Россией уже лет двадцать правит православный самодержавный государь; прямо его писатель не изображает, предпочитая выводить на сцену то спесивых бояр, то развратную государыню. Лучше всего в этом государстве умеют ставить к стенке и строить стенки, отгораживаясь от всего мира по всему периметру. Тем не менее, китайцы преспокойно хозяйничают по всей Сибири, а также поставляют россиянам «боинги» и «мерседесы», компьютеры и оружие, наркотики и медикаменты, одежду и еду. Зато сообщение с исламским Западом осуществляется исключительно через две трубы, нефтяную и газовую, да и те перекрываются, когда государева левая нога захочет. В России же преобладают самодержавно-православно-народные вкусы, нравы и установления с легким налетом китайщины. Наконец, Кремль здесь опять превратили в белокаменный, а его сахарная модель – любимое лакомство народных масс.

«День опричника» был написан сказовым, почти лубочным языком, но с длинными, почти толстовскими периодами: «Как только восстала Россия из пепла Серого, как только осознала себя, как только шестнадцать лет назад заложил государев батюшка Николай Платонович первый камень в фундамент Западной Стены, как только стали мы отгораживаться от чуждого извне, от бесовского изнутри – так и полезли супротивные из всех щелей, аки сколопендрие зловредное. Истинно – великая идея порождает и великое сопротивление ей. Всегда были враги у государства нашего, внешние и внутренние, но никогда так яростно не обострялась борьба с ними, как в период Возрождения Святой Руси». «Сахарный Кремль» устроен разнообразней. Здесь мы видим то стилизацию святочного рассказа («Марфушкина радость»), то мотивы солженицынского «Ивана Денисовича» («Харчевание»), то инверсию соцреалистического рассказа («На заводе»), то пародию на самого себя раннего («Очередь»).

Эффект получается неожиданный. Вроде бы «Сахарный Кремль» не чужд сатирических задач: взять хоть рассказ «Кабак», где среди завсегдатаев заведения мелькают то девки Танечка и Дунечка с раздвоенными змеиными языками, то цирковые – разгибатель подков Медведко и темный фокусник Пу И Тин, то боязливый клоун Володя Соловей, то печальный затейник Гришка Вец. Вроде бы понятна и политическая сверхзадача всего этого сочинения: изобразить Государство Российское в апофеозе патриотической самоизоляции. Но мир этот прописан настолько выпукло, вкусно и подробно, что книжка о нем читается как хороший исторический роман: вот, дескать, и на этакий манер люди жили, и многие их них – едва ли не интересней нашего. Известно же, что древле все было лучше и дешевле. И снег был белее, и уксус слаще.