Скульптора Алексея Хмелевского сбила машина в ночь на 4 сентября, на Пионерском бульваре, неподалеку от его мастерской. Ему было 57 лет.

Хмелевской родился в городе Струнино Владимирской области. Как вспоминал он сам: «В нашем городе профессия художника не казалась какой-то диковинной. У нас там текстильный комбинат, а при нем большая мастерская художников-граверов. Рядом Сергиев Посад, Абрамцево с его знаменитым училищем… В Струнино, на 101-й километр, традиционно ссылали неблагонадежных художников из Москвы. А городок-то – двадцать тысяч жителей. Выйдешь на улицу – обязательно увидишь, как кто-то сидит и этюды пишет». В итоге Хмелевской окончил Московское высшее художественно-промышленное училище, знаменитую Строгановку. Специальность – «художник металла». Еще до защиты диплома выставлялся во Франции, в Версале – на выставке «Возрождение медали». Его и в Кемерово в 1974 году приглашали как медальера – собирались открывать комбинат «Кузбасский сувенир». Медальным искусством, ювелиркой, мелкой пластикой он впоследствии занимался всю жизнь.

На протяжении десяти лет Хмелевской был председателем правления Кемеровского отделения Союза художников. Участвовал в многочисленных выставках, в том числе международных (Краков, 1975; Шалготарьян, 1982; Вильгемсхафен-Эфор, 2000; последняя выставка в Германии, посвященная Миллениуму, собрала работы художников со всего мира). Были и персональные выставки в Кемерове и в Новокузнецке. Работы Хмелевского хранятся в музеях нескольких сибирских городов. В 45 лет он стал заслуженным художником РФ; проживи он дольше – непременно стал бы и народным. Словом, все атрибуты успешной карьеры налицо. Но главная заслуга его не в этом. Если поразмыслить, какие личности определили сегодняшний облик города Кемерова в наибольшей степени, Алексей Хмелевской войдет в любой самый короткий список.

Когда-то кемеровские скверы и бульвары, а порою и дворы населяли гипсовые боги и герои советской эпохи. С середины 1970-х им на смену стали являться железные женщины. Две чопорные девы в сени гранитной бабочки на Весенней. Тут же неподалеку некая геологическая нимфа, взрывающая подземные бразды не то пласты. Две игривые дриады на Красной. Рядом, в скверике у филармонии – дама внеисторического обличья, как исключение, с партнером мужеского пола, впрочем, несколько демонстративно повернувшимся в другую сторону… Была еще греческая богиня победы на углу Дома художника, как водится, безголовая, но с мотком колючей проволоки на плече. Но она представляла собою скорее исключение. Большинство же этих железных леди – провозвестницы какого-то нового баснословия. Если бы Кемерово, как новые Помпеи, вдруг в одночасье засыпало пеплом, археологи, откопавшие город лет через тысячу, вероятно, решили бы, что господствовала царила какая-то странная версия матриархата. 

Абсолютное большинство кемеровских железных женщин изваял именно Алексей Хмелевской. Накануне похорон в газетных некрологах и скорбных телерепортажах ему приписывали и Русалочку на Набережной (на самом деле изготовленную Вольтом Блинговым), и св. Варвару на Красной горке (работы Михаила Лушникова). Это нормальный механизм народной славы, означающий, что Хмелевской уже при жизни вошел в легенду – так все удачные эпиграммы когда-то приписывали Пушкину. 

Впрочем, опытный взор почти всегда отличит работу Хмелевского: все фигуры его – удлиненные, несколько маньеристские, в духе Модильяни или Боттичелли. Даже шахтеры у него выглядели томными и изысканными, как на той же гранитной бабочке. Он и сам был худощавым, этакого подросткового сложения, и посмеивался по этому поводу: «Ну да, что бы ни лепил, выходит автопортрет».

Понятно, что его сравнивали с Зурабом Церетели. С тою, впрочем, разницей, что Церетели – фаворит московского мэра Лужкова и как следует развернулся только в последние полтора десятилетия, тогда как Хмелевской пользовался благосклонностью нескольких кемеровских градоначальств на протяжении срока вдвое большего. Понятно, следует сделать поправку на провинциальные возможности; тем не менее, кемеровские улицы населены хмелевскими истуканами куда плотней. Сам скульптор насчитывал их около десятка, не считая мемориальных досок. «Когда приехал сюда по распределению в 1975 году, здесь было очень много работы, – вспоминал Хмелевской. –Бывало даже так: я шел по городу и видел место, где, как мне казалось, следовало поставить какую-то пластическую форму. Красивое, интересное, ракурс необычный… Я делал эскизы, шел к архитектору, главному художнику города и решал этот вопрос. Можно сказать, навязывал себя городу».

Еще одна байка, перерастающая в легенду: «Когда я заканчивал институт, дал себе слово: ни одного Ленина не сделаю и ни одного солдата. Мне сказали: тогда меняй профессию.  Сдержать слово не получилось». Впрочем, из памятников такого рода, изваянных Хмелевским, в Кемерове можно вспомнить разве что истукан Серго Орджоникидзе в буденновке, установленный напротив школы №1. Или монумент Труженикам тыла в парке Жукова, не столь величественный, сколь затейливый. Безусловно, для Хмелевского это работы не самые органичные. 

Несколько проектов ему не удалось реализовать, хотя соответствующие конкурсы были выиграны. Памятник «Всем безвинно погибшим в ХХ веке», который планировали поставить у часовни близ площади Советов. Памятник поэту Василию Федорову рядом с областной библиотекой. Памятник Федору Достоевскому и Марии Исаевой в Новокузнецке. 

Я никогда не считал себя сколько-нибудь близким приятелем Алексея, но Кемерово город маленький, все здесь так или иначе друг с другом знакомы, так что мы были на «ты», ему случалось бывать у нас дома, были у нас и общие друзья. К творчеству его мне случалось высказывать претензии – большей частью работы Хмелевского казались мне лишенными качества монументальности, изящными, но не величественными, порой на грани слащавости. Впрочем, может статься, Кемерову это как раз к лицу. Скульптуры Хмелевского делают город уютным, а за грандиозность и монументальность пусть отвечают другие скульпторы – такие как Лев Кербель и Эрнст Неизвестный. А уж если перечислить истуканы, появившиеся в городе в последние годы – статуи Хмелевского на их фоне покажутся вершинами профессионализма и хорошего вкуса.

Как бы то ни было, я рад, что написал еще при его жизни: говорят, что Хмелевской «внес вклад в историю градостроительного искусства Сибири»... Это, наверное, правильно, но дело жизни его не в этом. Он населил целый город созданиями своей индивидуальной мифологии, и в этом смысле вполне заслуживает титула: гений места. Гений не в расхожем теперешнем смысле сверхчеловеческой одаренности, а в старом почтенном понятии: существо, одухотворяющее какое-то место на Земле. В данном случае город Кемерово.